"Верю и понимаю" - этот лозунг Оккама звучал, как придел преодоления веры, уже не способной дать ничего нового понятию или же спекулятивному требованию приблизить к себе ценность жизни в обладании. Если нельзя обладать полнотой жизни, то рационально очевидно, для разума, необходимо отвоевывать у нее фрагменты ключевых значимостей обыденного мира (захватить власть в свои руки и над ресурсами полномочий жизни в том числе), заключающих в себе ценности целей благоустройства состоятельности и потенциалов поддержания активности жизни. Не для кого не секрет, что третья мировая война сохраняет свою угрозу для жизни в прагматичности перспектив дележа ресурсов планеты, где право выжить поставит под сомнение само право жить. Именно потребительский пафос организует ХХ век поиска нового лица жизни в стремлении подчинения стихийной силы жизни для воплощения идеи Царства Божиего в идеале самодостаточности организационной способности быть. Коммунизм и есть прообраз рая на земле. Лозунг: "Повернем реки вспять" - помнится нам совершенно невинным  и очевидным в идейной организации целеустремленности жизненных перспектив. Именно он стал последней каплей в преображении социального строя. Потребительская рациональность разума перешагнула все приличия жизненных допущений. Это можно сказать, отвлеченная от политики диверсия глумления над природой, стала переломным моментом открытости сознания программе жизни. Строй объявил войну самой жизни и поставил под сомнение актуальность своей организующей необходимости. Железный занавес превратился в миф, и сознание стало открыто не только для общения, но и для восприятия жизни. Стремление идеализировать обыденность есть удовлетворение естественной потребности стремления жизнеспособности к участию в функции жизни, в преодолении пропасти онтологических границ обособленности, ростом над собственной ограниченностью, разделяющих нас с Царством Божием духовного мира. Половинчатое личное, деятельное, в своей замкнутости испытывает крайнюю нужду в полноте жизни. Ни это ли заставляет его противопоставляться, чтобы найти свою половину самодостаточности?

   Доступные протянутой руке ценности, по детски притягивающие созерцательную иллюзию действия, в потребительском отношении желания иметь. "Дай цацу" - это то, что объединяет детское сознание взрослого и ребенка, которое удивительно прочно переносит тенденции приверженности взрослеющего разума на взрослые игрушки, меняется лишь вопрос цены, суть же зависимости этого влечения неизменна и остается по младенчески потребительным и потребляемым отношением относительности бытия, переходящим в хроническую фазу и сохраняя обыденно-инстинктивную потребность постоянства в удовлетворении. Подчинить себе стихии жизни, и в этом человек видит смысл развития. И жить достойно, значит жить в достатке. Обеспечение достатка может организовать наука использования жизни! Так нарождался культ научности, независимого государства признания разумом статуса жизни, нашедший в себе не дюжие силы преодолеть догматичность культивированного могущества власти обосновавшейся на жизненном принципе веры. "Дракон убит, да здравствует дракон". Меняются лишь власти формообразования способности, устои спекулятивной целенаправленности остаются прежними. Ничего сверх-ординарного не происходило и во времена Оккама, заложившего зародыш обоснования этой тенденции в требование научной мысли. Жизнь поиска требовала действия и Оккам нашел для него основания, избавив сознание разума от обремененности духовного значения жизни. Если мы не можем познать духовный мир, значит, мы не должны связывать свое познание с данной обязательностью Его присутствия. Выход из состояния дисфункции в экономии мышления стал правилом сохранения силы действия. Но он даже и предположить не мог, что этим изолирует личное от достатка полноты жизни и возможности жить жизнью, и замыкает индивидуальность в обыденной повседневности жизнеспособности, лишая человеческое особенное целой Вселенной духовной жизни. Атеизм самодостаточности дольнего мира стал альтернативой веры, удовлетворяющий потребность построения, но не имеющий в себе содержания жизни. Консервация этой тенденции в дальнейшем обнаружила собой условия возникновения анонимной личности. Человек расписывался в своей несостоятельности в мире духовном и сознательно мигрировал в мир вещей, мир зависимости подчинения, обильно предавшись соблазнам в желании преодолеть их пагубное воздействие на здравие личного спокойствия, оправдывающего порок неспособности к жизни...

Чтобы не быть абстрактным в выражениях, давайте приблизим собственное представление к возможностям жизни, путям ее течений в развитии. Сам Декарт останавливал свое внимание на дуалистическом представлении понимания жизни, разделяя сознание восприятия на внутреннее: "мыслю - существую", и внешне обыденную активность понятия и участия в динамике жизни. Именно само участие ориентировало его на выяснение достоверности явления сознанию жизни. Но почему он не сомневался в собственном, хотя, подвергал сомнению любое явление в обыденном представлении жизни, даже умудрялся сомневаться в существовании собственного тела? Внутреннее для него было самодостаточным по определению, и право его существования связывало его с достатком жизни. Движение мысли и есть жизнь, и с этим нельзя спорить. Тогда как внешность обыденного мира была опосредована и предварительна в восприятии. Сознание связано с жизнью по каналам имманентной всеобщности и разобщенности (сегрегацией обособления способности быть) где централизацией ее значения является хаос эксцентричного распределения динамики жизни в присвоении ее значимости субъективному центру активности. Но существует и вертикаль зависимости, где достаток целого соединяется с частной формой его реализации. В этом трансценденция возможности жизни. Трансцендентальная взаимозависимость представляет собой сферу возможности объединения разобщенности в значении жизни. Сегрегация обособления имеет религиозное значение символичности в отстранении от инерции мира, от программно-платяной обусловленности непосредственной активности жизнеустройства. Это имеет силу отшельничества в освобождении сознания для общения с духом жизни, но чаще тенденцию этой необходимости используют для создания идола вероисповедания (изоляционной, карантинной консервации спасения в противопоставлении миру) и противления инакомыслию инако-верования. Изоляция спасения, сохранения остатка, подменяет собой программу жизни, программу преодоления неспособности быть в любви к значению жизни. В этом как раз преткновение сознательного роста над своей ограниченностью. Сознание рабски подчинено форме именуемой святостью, но при этом забывает об освященности любого формообразования жизнью. Жизнь продолжается и чтобы не отпасть и не выпасть из ее тела необходимо жить самой жизнью, а не противопоставлением. Библия по этому поводу говорит: "Вы соль земли, вы свет миру" - если мы полностью изолируемся от несовершенства этого мира, кто в этот мир привнесет свет и соль существования? Человек - посредник приращения достатка, посредник преображения состоятельности посредством программы жизни. Другой вопрос, быть порабощенным этим миром и зависеть от его соблазнов. Но этот вопрос не разрешим в изоляции, а требует программной самоорганизации способности быть, черпаемой из истоков жизни, открытия и обличения для себя своей функциональной незрелости в необходимости приобщения к структуре взаимозависимости духовной сферы самодостаточности. Мы действительно содержим младенчество в яслях до его функционального взросления. Но ограничивать творческий талант функционального участия свободами и возможностями яслей - просто смехотворно. Когда директора будут управлять игрушками, то это и будет формой зависимости, не позволяющей для себя открыть функциональную достаточность жизни, творческую изюминку ее движения. Т.е. обособление и утверждение значимости самореализации не удовлетворяет значению функционального единения жизни. Область активности в сомнении смещает центр значимости к субъекту состоятельности, но не служит возможностью единения и познания полноты жизни. Невозможно замкнуться в себе от жизни и приблизить для себя полноту ее достаточности, одновременно. Поэтому для Декарта, Бог остается дуалистическим, созерцательным и присутствующим только в личном. Это область возможности, которая осталась потаенным содержанием жизни для любого придела ее развития. Но т.к. она уже содержится в онтологии жизнеустройства, как форма взаимозависимости, то не может быть созерцательным для субъекта состоятельности, как, например, явления обыденной жизни, требующее еще и нашего действия по отношению к нему в контакте его обнаружения. Возможность трансцендентальной сферы вовлеченности в жизнь уже содержится в самом субъекте состоятельности. Именно это позволило Канту постоянство объективаций реалий обыденного явления жизни упразднить значением трансцендентального чувства присутствия их относительности. Но трансцендентальное присутствует в возможности, а субъект жизни непосредственно состоит в этом отношении, поэтому для обыденной значимости представления об объективности реалий, это идеализм. Поэтому когда Оккам говорит: что интуитивное сознание - созерцательно, он находится в гносеологии замкнутого отношения к жизни, когда действие представляет собой лишь обыденную значимость, но не в онтологии отношения с жизнью, уже присутствующей в нем самом. Он ищет и не находит то, что спрятано внутри его самого, как основание достатка жизни, присутствующего в его явлении миру. Поэтому не удивительно, что для обыденного, созерцательным остается идеалистичность духовного, а для духовной системы ценностей понимания жизни созерцательно обыденное непостоянство формообразования во временной миграции качества жизни. Форма лишь убранство обозначения качества движения в исторической значимости бытия. Каждый для себя сам выбирает, какой области возможности отдать свое предпочтение, миру символов или же миру идей. Но одно можно сказать точно, половинчатость понимания жизни ограничивает ее полноту, а следовательно, удаляет сознание от совершенства жизни. В этом контексте наиболее полное во всеобщности понимание жизни будет наиболее близким к ее значению определения самости. Это определение обратное оккомовскому представлению рациональности мышления. Здесь мы жертвуем чистотой знания во имя приближения к себе достаточности жизненной полноты. Еще можно добавить, что обусловленность этой относительности целиком зависит от открытого или же закрытого сознательного отношения к жизни в области принятия ее программного достоинства. Мы ослабляем цензуру восприятия жизни и жизнь становится частью нас самих. Безусловно, мы проигрываем в гносеологии опосредованной очевидности, но выигрываем в онтологии толкования, ибо сами становимся участниками этого внутреннего процесса.

   Атрибут - воплощенное значение универсалии. Атрибутивным становится способность к существу. Универсалии являются вакантной возможностью данной способности быть. Когда атрибут станет достатком универсальной полноты жизни, то сама способность существования приобретет творческий позитив самовыражения, исключая формы отвлеченности от функции жизни. Именно эта динамика перспективы, выраженная в библейских словах: "К Отцу своему иду", создает основание надежды и веры в преодолении ограниченности своего естества "но, все изменимся", и приближении к себе функции достатка, как очевидную простоту жизненного достоинства.

   Бритва Оккама - это логическое правило, ограничивающее тотальную повсеместность значения жизни, по крайней мере, в области мышления, и принятия полноты ее функции. Это правило существует, как рекомендация упрощения онтологии естества, с целю обозначить доступную пониманию аллегорию происходящего. Это лишает значение приятия жизни излишней фантазии воображения, но вместе с тем формирует онтологию отношения бытия в условиях исключения содержательного основания жизни. Ведь сферой активности разума становится обыденный мир, но никак ни содержательное требование, его жизненное возвеличивание над ограниченностью обыденной повседневности мысли. Изначально этот закон логического содержания ориентировался против точки зрения неоплатоников в выявлении природы общих понятий. Он привязывает понятие к явлению видимости формообразования. Так упрощение жизни до состояния ее явственности открыло для себя понятие истины в относительности лжи, конечно, если только не покидать границ данной относительности. Из этого и следует убеждение, что самое простое объяснение и будет самым правильным, т.е. отвечающим требованиям достоверности и созерцательности приятия собой значения жизни. И здесь действительно человек становится мерой вещей, утверждающей значение истин жизни, т.е. ту функцию активности жизни, которую в состоянии переварить его органичность. Это, безусловно, условие замкнутой гармонии состоятельности, и оно актуально пока динамика внешней бурлящей жизни не прервет его идиллию отчужденности, ворвавшись и разрушив эту структуру неспособности жить. Это приводит к отчуждению разума от содержания жизни. Сознание, порабощенное формой, не поднимется выше формы своей служебности. Почему? Да потому что самое «правильное» и неоспоримое суждение близко к восприятию, приготовлено к употреблению, но удалено от реалий жизни. Оно замкнуто в статике состоятельности и не отражает функции жизненных течений относительной взаимозависимости и обусловленности бытия. Оно приближено к нашему функциональному качеству состояния развитости за счет пренебрежения возможностей жизни. Мы становимся рабами своей эпохи и данной, непосредственной способности быть, не имеющей альтернатив к существованию. Мы похоронили себя в скорлупе формы и при этом мним, что водрузили на нимф разума венец святости, триумфально возвысившись над самой жизнью. Наверно именно потому принято называть гениями тех, кто нашел в себе силы преодолеть границы этой скорлупы и выделить содержание в формообразующей значимости символизирующих себя субъективно ориентированных жизненных усилий. Да действительно можно отрицать существование движения в гносеологии приятия жизни, как собственно в этом практиковались в древней Греции, но невозможно игнорировать его присутствие в онтологии данности, оно красноречиво свидетельствует о себе даже без нашего отношения к нему. Оно есть в нас самих, как жизнь - начало и смерть - конец участия в динамике роста. И в этом прослеживается дефект "разумного" действия по отношению к жизни. Жизнь обличает несостоятельность разума. Но с отчаянием скорби придет разочарование в святынях идолопоклонства и прозрение здравомыслия от зимней спячки. Настанет весна возрождения жизни. Былые ценности и значимости рухнут в одночасье, обличив свою неспособность обеспечения темпа роста. Бессодержательные символы утратившие значение жизни просто отомрут. Некая символичность объединения и обобщения растворится в динамике роста. Создается такое впечатление в обсуждении обобщенных значений жизни, что понятие существует независимо от онтологии жизни, потому имеет свою независимую гносеологическую ценность. Но на самом деле, гносеология, не имеющая подтверждения в явлении (непосредственной данности ощущения) не безжизненна и представляет собой содержание онтологии возможности и взаимозависимости жизненных приверженностей. И наложение ограничений на себя в сфере этой активности есть изоляция от функции жизни. Косность состоятельности быть и неспособность к преобразованию лица жизни согласно функциональной потребности ее роста. Как можно быть ограниченно заточившим себя в форме состоятельности и не быть рабом? Почему в ХХI веке рабство заполонило обыденность повседневности? Да потому, что для духовного и душевного раба является вполне естественным рабство физической свободы возможностей, рабство, поддерживающее право самоутверждения в обладании жизнью. Анонимность личного делает из него вещественность служебности. Условие продажи корректируется лишь значением цены. А ненужные вещи выбрасывают, и в этой форме отношений нет гуманизма, хотя бы потому, что гуманизм для них остается гносеологической идиллией. В действительности, раб не желает быть рабом, но он желает владеть в пренебрежении значением жизни, и поэтому допускает по отношению к себе такое же действие. Есть выражение: "Каждый народ достоин своего правителя". В нем заключен контекст: "каждое сознание разумения выбирает свой суд над собой". Допущение в возможности происходящего есть погрешность организации способности быть. А в этом уже заключается дисциплина программной самоорганизации личного - "кузнец своего счастья", или же несчастья. Отношение к жизни планирует программное значение развития данной способности быть. Каждый сам для себя выбирает суд над своей естественностью отношения к жизни, заключая себя в узы этой относительности отношений зависимости. После этого выбора можно говорить и о фатальной неизбежности исхода жизни. Раб и хозяин становятся таковыми в едином представлении целей и ценностей жизни. Их объединяет программа организации отношений к своей собственной и чужой жизни. Отношения их относительности небыли бы сочетаемы, если бы имели различные программы ориентационного значения жизни. Целевые и ценностные категории стремления. Не смотря даже на то, что в мире хаоса у каждого правила есть свои исключения. Но тенденция общего положения остается неизменной. Между праведностью и беззаконием всегда существует пропасть независимости, и объединяются они лишь в душах человеческих, поэтому мы говорим о несовершенстве личного, открытости сознания его души как к позитиву, так и к негативу жизни. В этом то и заключается для человека свобода выбора его судьбы.

   Разделяя знание и веру философия возрождения приступила к бракоразводному процессу, разделяющему личность на составляющие жизни. Действительно такое разделение предполагало независимость сфер активности разума и веры. Это избавляло от конфликтных ситуаций их непримиримых противоречивостей, но эти гносеологические проблемы объяснения жизни в ее приятии вызвали куда более существенные деформации в онтологии отношения и формирования структуры бытия способности быть. Утратив полноту жизни, человек стал вечным ее искателем-скитальцем, сталкивающимся со стеной абсурда своего существа. Объяснить мир и потерять себя - это ли адекватная плата мечты о свободе и гармонии жизненных усилий, которые безжалостно заглушаются детерминацией обыденной насущности насилующей реальности? Человек стремится к гармонии, ибо именно там он может стать обладателем права свободы. Но гармония созерцательного усилия расчленения жизни не решит проблемы участия вовлеченности в функцию роста. Политика отсечения есть диагноз заключения патологоанатома, фиксирующего логику протекания в явлении и никогда не имеющего полного представления значения жизни. Он живет фрагментом данности, потому для него понятие жизни низводится к присутствию. Жив пациент или мертв - не имеет никакого значения, главное чтобы он был, тогда не нарушена логическая последовательность о ком или о чем вести речь. Для него это механическая обусловленность единства не выходящая за границы данного качества бытия способности быть и насущной системы его организации. Явление - есть вся жизнь! Отношения - лишь внутренность жизнеспособности ее имманентная значимость, и не распространяются на ее внешность, внешнюю для обыденной состоятельности бытия. Но это логика замкнутого сознания и приятия жизни. Гармония достижима только в жизни, а не в отвлеченности или форме символичного выражения ее послесловия "Да были люди в наше время". История не подменит собой актуальность грядущих событий и времен. Каждый век нарождается заново и требует своих жертв вовлеченности и участия разрешения ситуационной обусловленности бытия событий. Гармония, это гармония отношений взаимозависимости, а не отчуждения и расчленения полноты функциональной органичности на составляющие. При этом освобождение от жизни есть полная несвобода способности в данной возможности быть. Оно как абсолют предполагает иную систему ценностей, но в данной относительности исключает всякую возможность бытия. Жизнь и есть то бремя, которое несет на себе разум, и желает от нее освободиться, лишить сферу ее необходимости обязательности разумного участия. Расписаться в своей неспособности и забыть, что жизнь привносит качество состоятельности в организации и вовлеченности в функцию роста, тем самым постоянно меняя уровень относительности здравомыслия. Меняется степень участия разума в функции жизни. Отрицающий разум это как раз тот центр активности, который забыл о существовании жизни и полагающий что можно упразднить значение веры в придании происходящему статуса разумности и способности объяснить жизнь в границах достоверной замкнутости. Человек получает более стабильный фундамент уверенности в своей значительности и значительность утвердительного основания в жизни, но при этом вынужден отречься от динамичной составляющей функционального требования жизни. И только внешняя динамика высоких потенциалов жизнеобеспечения, врывающаяся в гармонию внутреннего, напоминает об этой дисфункции и ущербной ограниченности спекулятивного разума в отношении к функции жизни.

   Оккам придает смыслу значение научности. При этом разделяет теологическую систему восприятия от научной. Существенность в этом разделении в том, что представление о жизни не однозначно. И возможности этой неоднозначности предоставляет не разумность, а онтология отношения жизни. Бытие, которое так тщательно игнорирует разумность самоутверждающейся значимости, оказывается незваным гостем в гносеологии знания. Разуму не удается создать свой мир независимости и подчиненности прагматичным требованиям самоорганизации, изолированный от жизни. С точки зрения У.Оккама, существование Бога как конкретной актуальности недоказуемо вне теологии, так же, как и существование общих идей всего сущего в Божественном уме (например, идея сотворения мира, которая должна была существовать в уме Бога до самого сотворения – это исходное допущение но только в области теологии). Но что значит доказать существование? Найти систему приятия и восприятия существа божественного мира? Многими ли из таких систем сознание разума ведает, кроме своего личного "Я"? Само доказательство сталкивается с отношением приятия жизни! Т.е. какому значению общности сознание готово придать легальный статус? Если затронуть историю появления терминологии атома для сознательного признания разума, то, возникнув как отвлеченность аллегоричного представления о жизни и принципиальной недоказуемости его присутствия, сейчас претендует на собственный микромир, в котором он представляет фундамент построения оснований жизни и технологии позволяют поштучно пересчитать атомы энергичных сгустков скопления. Сейчас космология подкидывает нам термин "темной материи", о которой мы знаем только, что она есть, и представляет 95% массы Вселенной. Понятия существования не столь очевидны и отсылают к значению своей относительности. Потом, само представление о доказательстве, как действие, предполагает приближение значимости общности функции жизни к данному, оценочному качеству способности быть. Таким образом, если сущность несоразмерна, в силу относительной независимости, с данной способностью качества организации бытия, то для него она просто не существует. Достаток жизни будет значением "ничто" в отношении к фрагментарной его данности. Но в чем же больше сила жизни, во фрагменте или же ее полноте? Логика отрицает самое себя (фрагмент очевиден, целое - абстрактно), но в этом и есть смысл значения относительности. Для каждой системы независимости отношений существует своя линейная логика, предполагающая свободы независимости и отвлеченности от функции роста. Именно в этой отвлеченности и реализуется план жизни. Для дольнего мира это способ изоляции от функционального достатка, способного разрушить структуру его организации. Таким образом, само понятие доказательства исключает структуру возможности жизни, ибо для этой системы состоятельности она еще не осуществлена, не проявлена в способности быть, как качество функциональной вовлеченности в динамику жизни. Для способности возможность предполагает будущее. Таким образом относительность обособленности в способности быть не позволяет нам доказать существование Бога, но она же не исключает Его присутствия в динамике жизни. Отсутствие доказательства есть пропасть между нами и Богом - эталоном достатка жизни, но в этом онтология данности. Вопрос в том, готовы ли мы преодолеть эту пропасть, чтобы открыть для себя Бога, как Творца, в своей жизни? Понятие относительности требует уточнения сферы присутствия Бога. Например, для мира явлений Бог явлен лишь в пантеизме - растворения Его в природе. Доказать существование Бога, относительно какой системы понимания Жизни? Существует Он в способности или возможности быть. Область возможности лишь для миграции качества жизни является не проявленной. Для Бога она явна и очевидна, ибо Он есть достаток организации течения жизни. Есть ли смысл доказывать существование Бога относительно самого Бога? Мы не можем это ни опровергнуть, ни подтвердить. Это прерогатива отношений, а не существования присутствия. Мы же желаем вещественных удовлетворений значимости: "Я есть Бог". Относительно же нас самих это есть контактная взаимозависимость отношений структуры организации течения жизни, а не буквальное присутствие овеществленного Бога. Овеществляя Бога, мы убиваем в Нем значение жизни.  Такое решение проблемы напротив, убивает саму идею Бога, подвергая сомнению Его функциональное значение в жизни, возможности роста, ибо желает присвоить ему качество способности дольнего значения инерционной обусловленности.

"Универсалии существуют до конкретных вещей в уме у Бога". Как понимать это существование, если упразднить антропологическое значение Бога, ведь Бог - это не человек. Для нашей ограниченной обусловленности бытия способности быть это выход из тюрьмы качества способности, предполагающий отношения как возможности роста над собственной ограниченностью, так и относительность в централизации жизнеспособности качества организации жизни. Возможность отношений взаимозависимости всегда есть пространство разворачивания структуры ризоморфной способности, как относительно независимого качества состоятельности жизни, возникшего в приделах сферы пересечений взаимозависимости. Емкость падения наполняется новым содержанием достатка. В этом смысл возникновения нового, отличного от полноты жизни и преданного переменной ее течения. Для способности относительная возможность гарантирует права ее зачатия и обеспечения существа объекта присутствия. В уме Бога универсалии могут быть лишь как отношения взаимозависимости: высокий и низкий потенциал течения жизни. Разделение этих потенциалов активности и стало предпосылкой организации жизни. А их контактная обусловленность привлекла стремления противоположностей инерции и достатка к точке организационного воплощения динамики жизни в непосредственной данности формообразования способности быть.  Условность обеспечения этого отношения и представляет собой значение жизни, как собственно и основание фундамента жизнеспособности. Поэтому "существование универсалий в конкретных вещах" - принимает вполне определенное значение стремления к достатку (абсолюту). Другой вопрос, что спекулятивная природа обладания готова символизировать завершение этого пути, при этом, не имея никаких ликвидных подтверждений содержательности этой достаточности. Это удовлетворение страсти, так и не нашедшей для себя любви. Имманентное (всеобще обязательное) всегда стремилось подменить собой трансцендентальные ценности жизни, но такая организация никогда не имела под собой жизненных оснований и обеспечивала свою устойчивость ущербностью жертвоприношений, запечатленном в культе или символе права властителя. Условленность обрезания метафизической составляющей жизни всегда порождала уродцев, далеких от гармоничного представления свободы и жизненной актуальности преображения способности быть. Разумная отчужденность обличала свою безжизненность и спекулятивность в потребительском отношении к самой жизни. "Существование универсалий после конкретных вещей" - есть программная организация жизни человека, взывающая к открытости разума к функции жизни. Полнота жизни достигается не в отчуждении, а в участии довлеющим над своей ограниченностью бытия способности быть и приданию ему качественной актуальности жизни. J

"Оксин" Orz_ru@pisem.net

 *****************************************************************************************************************

1 2 3