Если ты с детства не научился
смотреть в глаза матери и
видеть в них тревогу или покой,
мир или смятение, - ты на
всю жизнь останешься
нравственным невеждой.
Нравственное невежество,
как и дикость в любви,
приносит людям
много горя и
обществу - вред.

      Василий Александрович Сухомлинский

Человек болеет не для того чтобы мучаться, а потому что дух его должен стать духом жизни и открыть для себя программу обеспечения, программу здравия способности быть. "Смертью смерть поправ" открыть для себя жизнь. Вопрос болезни это философский вопрос, потому как в него вбирается вся наша жизнь с ее плюсами и минусами, смыслом ее движения, ценностями и перспективами ее роста. Кто скажет, что жизнь не имеет цели, тот способен обесценить свою собственную жизнь, но не добьется этого от развития, ибо даже в негативе отречения от жизни, жизнь развивается, энерговооружаясь и приобретая иммунитет против программ и символов как источников разрушения. И в каждом преодолении ее ограниченности мы учимся жизни и открываем для себя право торжества над болезненностью неспособности, но возможности возвысить ценности жизни над целевыми установками обладания и покорения себе ее ценности. Жизнь будущего всегда есть жизнь на высшем уровне, планка которого поднимается для каждого усилия над собой. Мы преодолеваем неспособность, но возможность дарует нам новые перспективы роста, повышая масштабы ответственности и темп активности жизни. Ибо дисбаланс качества состоятельности и возможности участия всегда таит в себе будущее разорение потенциалов жизни, фрагментарно содержащихся в каждом позитиве способности, и в тебе и во мне! Нельзя смещать меру качества отношений и при этом оставаться отчужденно независимым от самой жизни. Подобная спекуляция вовлекает либо внутренние, либо внешние данной программе центры активности в динамику использования потенциалов движения в качестве жертвы использования, но не самоцели развития. Для данного временного появления и пребывания в этой жизни это становится на удивление нормальным, нормативным и оправданным - разведкой боем, в поисках путей развития жизненной идиллии, построением некоего рая на земле. Но разве возможно отречься от жизни и этим провозгласить высшее значение ее достоянием? Так можно только лишить жизнь будущего, распространяя программу своего отречения на внешнюю обязательность. Но в этом то и состояла вина люцифера в закономерной последовательности изоляции его падения - программного развития лишенного источников и потенциалов жизни. Война на Небе есть последствие войны на земле. Бесконечное разорение не имеет будущего, как и фундамента представительства жизни. Оно присутствует лишь в силу функциональной отчужденности оснований программного воплощения в жизнь. И возможности влияния на эти источники и подчинения их своим потребительски ориентированным целям. В сравнении с программой жизни любая отвлеченность обличается и выказывает свою дисфункцию неспособности в автономной организации собой жизни. Это всегда болезнь, проявляющая себя в теле жизни и не имеющая иных источников своего воскрешения. Потенциал жизни в одушевляет любую спекуляцию, но это совершенно не означает, что она и есть будущее. Это говорит лишь о том, что программа перспективы жизни остается для сознания сокрыта. А прежние символы объединения и функционирования, изжили в себе кредит доверия и не удовлетворяют потенциальный уровень актуальности жизни. Каждому уровню активности необходима оболочка формообразования его организации - некая емкость, которая качественно способна вместить в себе динамику жизни, при этом не растопив потенциалом активности "кристаллической решетки" своего построения. Для этого энергия жизни должна удовлетворятся участием развития. Темпу вовлеченности в функцию единства сохраняющему в себе позитив становления. И лишь программа отрицания жизни обличает неспособность участия формообразования жизнеустройства в функции данной активности. Отрицание права жизни есть отречение от формы ее состоятельности. Внешность формообразования косностью своего утверждения вступает в противоречие с функцией роста и обличает свою неспособность к жизни. И любая слабость отвлеченности, не имеющая в себе фундамента силы отрицается правом жизни, как бессодержательная ложь в отношении к истине. Именно этот маскарад формообразования, как качество обеспечения функциональной данности - лицо становления и движения жизни и принято на востоке характеризовать как одеяло "майя" - используемого по отношению к содержательному процессу стремления и движения жизни. Кто остается узником формообразования, тот не в состоянии открыть для себя содержания жизни, не способен продлить свою значимость в душевных и духовных сферах развития жизни. Форма зависимости поглощает весь полет жизненного порыва. Личность становится буквой, символом персонифицированной значимости владения жизненными просторами, но лишенной духа и права жизни, не в существовании, но в развитии. В этом крайне разграничиваются понятия существования и жизни. Ибо существовать можно и ущербно, и отвлеченно и в порабощенной удовлетворенности, а жить можно только в одном случае: в свободной гармонии самовыражающегося с самой жизнью. Эта гармония не противопоставляет, а объединяет символику с силой жизни и воплощает процесс утверждения в позитиве состоятельности, как обязательную составляющую движения роста. Жизнь становится штурманом траектории развития, преодолевающей ограниченность не через отрицание, а через утверждение силы жизни. Так программная несостоятельность участия слабость и хворь преодолеваются обеспечением программной установки силы жизни. Субъект обнаруживает себя не отчужденным, а функционально вовлеченным в органическое единение Духа жизни, собирающего все эксцентричные осколочки в целостность. Органическое единство жизни оказывается средой возвышения человека и обнаружения творческого начала достатка, позволяющего преодолевать в себе границы неспособности...

"...вложу законы Мои в мысли их, и напишу их на сердцах их; и буду их Богом, а они будут Моим народом" (Евреям 8:10).

Проблема представительства жизни человеком разумным, есть проблема преодоления человеком функциональной неспособности в своей болезненности отрицания и отречения от жизни. Отрицать, следовательно подвергать сомнению потенциал жизненной полноты и как следствие этой программной диффузии дисфункции - сомневаться в относительной полноте оснований фрагментарной данности, как в эмпирической перспективе качества способности, так и в логической перспективе познания. Интерактивной, программной и функциональной вовлеченности в функцию самой жизни. Человек состоит в партии жизни, даже когда игнорирует эту обязательность своего участия и принимает обыденную повседневность отвлеченности за истинную жизнь. То, что разделяет центры организационной активности есть инерция роста, но не сама жизнь. Жизнь заключена не в разобщенности формообразования, а в целостности функционального единения в органичность. Мы же предпочитаем инертную динамику, противопоставленную самой жизни. Статичную и близкую в понимании к обыденной отвлеченности, созерцательной независимости от происходящего. Но при этом мы вовлечены в жизнь независимо от нашего желания и ускользание от этой необходимости в виде созерцательности и полной независимости собственного права, есть условие смещения норматива становления в негативную сферу занятости где обладание спекулятивно возвеличивается над достоинством жизни. Найти для себя ценность жизни и украсть, или же отвоевать ее у слабейшего. Не зависеть от условностей жизни и при этом владеть ею, есть неосуществимая в господстве над жизнью мечта власти. Мечта обладания, исключающая жизнь. Деформируется не просто отношение зависимости разнополюсной направленности статичного в человеке и жизненного в жизни, деформируется органическая обусловленность бытия в ее относительности данной способности быть. Это две различные сферы активности, границу между которыми человек преодолевает посредством роста над своей ограниченностью, в функциональном взрослении и участии посвящения особенности в функцию жизни. Но помимо всей этой насилующей статики неразрешимых условностей существует еще душевное и духовное, неотъемлемое свойство объединения функции жизни в органическую телесность движения, которое можно игнорировать, но невозможно убить. Это тот маяк, зажигающий огонь в душе человеческой, который не позволяет ему стать символом независимости отрешенным от самой жизни. И только духовное и душевное равновесие здравомыслия способно открыть для сознания эту глубину его теневой посвященности в жизнь, которая позволяет освободится от порабощенности формообразования способности быть, стать централизацией воплощения программы жизни, и функцией обеспечения организации мира неспособности, мира теней и потенциалов сокрытой возможности жизненного могущества. Жизнь, преодолевающая болезнь программой жизни! В этом высшее полномочие ее представительства, как право будущности беречь и лелеять жизнь в каждом ее сосуде. Не централизация воли личного, ответственного, а болезненность программной ее неспособности к жизни - вот истинный источник дисфункции подвергающийся осуждению, программной и целевой неуравновешенности, который должен быть предан обрезанию и безжалостному отсечению всякой порочной прагматичности, вступающей в противоречие со здравием жизни, хирургическому вмешательству достигающему душеного равновесия функциональной ценности и целостности жизни. Это откроет сознанию целевые приоритеты жизни и перспективы символизации своей значимости. Из символа утверждения не будет изгнано право жизни, а личность никогда не станет винтиком государства. Ведь отречение от личного во имя абстрактного блага есть отречение и от жизненной ценности в бытии человека разумного. Это не просто утопия, это эшафот истории в борьбе с невидимым врагом, а именно с самой жизнью во имя символизации значимости государственно могущественного единовластия. Преодоление в себе болезненности нежизнеспособной перспективы символа откроет сознанию жизненно-живую, а не буквенно-логическую сторону жизни. Из человека обряженного в футляр системы облачения он откроет в своей глубине человека партии жизни - душевную и духовную личность, не обделенную полнотой посвященности в таинства жизни, а открытую для программы обеспечения функциональной актуальности бытия. И в этом новое качество обнаружения себя в функции жизни, новая сущность существования, не соглядатая и вора-завоевателя, а хозяина, воздвигшего свой дом бытия на основании жизни. Когда жизнь для сознания становится самоцелью - бытие насыщается здравием способности быть. Переориентирует динамику самовыражения из внешней во внутреннюю сферу активности. Обнаружит себя "новой тварью" - новым существом. И только тогда личное человека разумного откроет для себя, что он не одинок в пустыне Вселенной! В его распоряжении интеграционного единства, вся жизнь, объединяющая централизацию частного с достатком достояния полноты присутствия. Это способность объять собой достоинство жизни дарует сомодостаточность независимости от формообразования ограниченности. "Нужно быть океаном, чтобы поглотить собой реку грязи и оставаться чистым". Бог и есть тот океан, который облачает личное в белые одежды и не требует ничего взамен, одаряя достатком могущества и полноценностью жизненной силы. Способное раствориться в океане и открыв для себя достоинство функциональной достаточности уже не будет песком поклоняющимся овеществленной символичности и значимости формообразования. В библейском представлении это означает "войти в покой Всевышнего" и не растрачивать потенциал жизни в вечной погоне жаждущего обладания призраками форменной символичности и значимости, увядающих в цвете и опадающих вспять в масштабах значения стержневого движения жизни. В этом возможность посвятить свою жизнь вечности, а не тленному оформлению частного, спекулятивно претендующего на всеобщее жизни. Человек есть причина причинения, вся окружающая его обыденность - лишь следствия или же последствия его бурной деятельности в построении символичного и разрушения жизненного начала. Но существует ведь, и непременно необходимо найти ту меру, которая способна уравновесить чаши весов качающихся из одной крайности в другую и не имеющих покоя Онного в отрицании самой жизни, заключенной в формах состояния. Каждый человек - целая вселенная относительности жизни, центр программной и волевой активности, собой создающий законы ее правомочия. Но созидание внутреннего не означает отречения от внешнего жизни как с позиции всевышнего (заточившего силу жизни в форме состояния), так и с позиции субъективного центра организации жизни, способного отречься от всего заточающего его свободу независимости, и подвергнуть сомнению существования даже точку воплощения программы жизни! В этом не выход, а очередная утопия разделения органического единства участия личного в функции роста, на составляющие. А такому миропониманию понадобится только патологоанатом, способный логически расщеплять органическую целостность жизни на составляющие. Такой труп невозможно принять даже за покойника, ибо его уже не в состоянии оживить никакая мифическая интерпретация с уклоном к фольклорной метафизике понимания жизни. Ибо только в сказках покойники оживают, а в этой недвижимости уже убили все сказочное и таинственное, способное открыть для себя новые перспективы развития жизни. Мы обескровливаем в жизни жизненные силы и пытаемся придать этому процессу перспективу развития. Но органическую жизнь можно понять и принять только в ее целостности, а не в процессе разделения ее на полезные и бесполезные составляющие, в ее потреблении в техногенном формировании ноосферы или же формирования научности и не научности приятия жизни в познании. Подобный каннибализм уже пытался отречься от метафизики в пользу научности прагматичных устоев образованности. Но научность всегда ограничена фундаментальной статикой качества восприятия, приятия и понимания жизни. Наиболее актуальные и динамичные сферы, имеющие теневое, но не менее могущественное влияние на жизнь ускользают от ее объяснений. Этому мешает и отношение неприятия целостности жизни в ее полноте. Невозможно познать жизнь уничтожив в ней все жизненное. Это удовлетворяет еще опыту овеществления формообразования структуры состояния (изучение относительной зависимости функционирования по умерщвленной телесности), но в более тонких материях активности рушится всякое основание их относительного бытия вовлеченности в функцию роста, значимого для предоставленной нам щелевой перспективы движения и развития - этой матрицы между прошлым и будущим, которую посещают потенциалы приращения качества жизненного основания.  Именно взаимозависимость формирует отношение органического единства. И она обнаруживается лишь у жизнеспособного состояния участия в функциональной обязательности бытия, представленном не только в неорганическом, наличном, но и в функциональном единении с жизнью. Программном воплощении ее обязательности!